Каждый раз, готовясь к совершению очередного каминаута (если это не случается спонтанно), я обычно разрабатываю сложные комбинации и рассматриваю  несколько вариантов развития событий. Я прокручиваю в голове целые сценарии о том, как мое признание может пройти, подбираю слова, задаю себе вопросы, как если бы это делал человек, перед которым я открываюсь, и сам же на них отвечаю. Это очень способствует в начале – придает уверенности в себе, помогает созреть. 

Созревал я долго – 21 год, – как русские, долго запрягал, но быстро поехал. Все могло бы сложиться иначе, если бы близкие мне люди не скрывали свои догадки относительно моей сексуальной ориентации и спросили бы меня в лоб в течение всех этих долгих лет, не являюсь ли я геем. На мнение других же мне было глубоко наплевать, поэтому то, что сейчас активно обсуждается в западном обществе под названием «травля» или «буллинг», я стойко переносил в средней школе и лицее, благополучно не посвящая семью в такие подробности. Но речь в данном случае не об этом.

Я полностью согласен с мыслью, что для совершения каминаута нужно морально созреть, особенно в таком обществе, как наше, – с установками на коллективное мышление и абсолютный отказ воспринимать каждого человека в свете его индивидуальных особенностей без того, чтобы подвергать его остракизму по какому-либо признаку, если тот не вписывается в привычную социальную матрицу. У каждого из нас могут быть свои причины совершить каминаут перед семьей, друзьями, коллегами по работе, перед всеми и каждым, либо продолжить оставаться в подполье.

У меня никогда не было особой нужды признаваться маме, сестре или брату в том, что мне нравятся мужчины и только они. Я по натуре – интроверт, и даже если у меня и возникали желания поделиться своими переживаниями с кем-либо, я быстро их подавлял: у меня даже лучших друзей не было. Также, меня никогда не донимали вопросами о девушках, первой любви и сексуальных опытах – не припирали к стенке расспросами, которых невозможно было бы избежать. Я чувствовал себя достаточно расслабленно и радовался тому, что мне не приходится врать и придумывать какие-то истории. Я был домашним ребенком и долгое время верил в то, что я единственный гей в своем городе. Я жадно глотал любую информацию о себе подобных из телевизора, радио, газет: об Интернете еще тогда и речи не шло.

В тот самый момент, когда мне пришлось впервые соврать о том, почему я не останусь ночевать дома, я понял, что с моей жизнью нужно что-то делать. Я могу недоговаривать о каких-либо вещах в силу своей интровертности, но я ненавижу обманывать близких мне людей, в особенности вести двойную жизнь. О каминауте я думал в течение всех своих подростковых годах, но никак на него не решался, потому что боялся потенциальной реакции своей семьи. Самым легким выходом из данной ситуации оказался переезд в другой город, благо я поступил в один из кишиневских университетов. Это помогло, но только на некоторое время.

У меня никогда не было проблем с принятием своей сексуальности как таковой. Иногда мне кажется, что я родился с уже четким представлением о том, что в моей сексуальной ориентации нет ничего предосудительного, равно как и особенного. Ну, подумаешь, мальчику нравятся мальчики – ну и что. Но у большинства, окружавших меня людей, оказались свои, передаваемые из поколения в поколение, представления о нормальности и моральности, которые меня, по мере взросления, заставляли замыкаться в себе и огораживаться плотной стеной отчуждения, не подпуская никого ближе определенной черты.

Вот так я жил до того момента, пока не отправился по программе студенческого обмена в США – 10 месяцев, которые окончательно изменили мое представление о человеческих сексуальностях, культурах, индивидуальных ценностях и каминауте, конечно. Именно там я совершил два настоящих осознанных признания, которые мне позволили сделать первый шаг на пути освобождения от бремени лжи. Я последовал мудрому совету Антона Павловича Чехова и стал выдавливать по капле из себя раба. Последний все еще паразитирует во мне, но его дни, отравляющие мою жизнь неуважением к самому себе, уже сочтены.

Первый каминаут я совершил перед своей лучшей подругой посредством электронной почты, отправив три фотографии, сделанные веб-камерой, на которых я держал листы формата А4 с надписью «Я – ГЕЙ». Как часто водится, данное признание было сделано в порыве гнева в качестве аргумента: «Ах, так! Ну, тогда на – получай». Такой бурной реакции я никак не ожидал, и было видно, что Лера переживала этот момент намного драматичнее меня, но все обошлось, в конце концов, – у нас до сих пор замечательные отношения.

Прожив шесть месяцев в приемной семье, состоявшей из матери-одиночки и ее тринадцатилетней дочери, я решил, что надо сбросить груз недоговоренности с собственных плеч, тем более что к обеим я испытывал глубокое чувство уважения. Моя приемная мать за все это время не раз давала понять, что, имея двоюродную сестру лесбиянку, является одним из самых толерантных людей. Однако мне не хотелось, чтобы восприятие меня как гея предшествовало восприятию меня как личности, поэтому я изначально отложил свой каминаут на более поздний срок. Кстати, разница между обоими признаниями составила всего три дня. Как и в первый раз, мне снова не хватило смелости сделать это лично, поэтому ранним субботним утром я оставил  на столике в прихожей записку и билеты на травести-шоу, организованное местной молодежной ЛГБТ-организацией в качестве сбора средств на продолжение работы данного центра, в котором я принимал участие. Я убежал через заднюю дверь на генеральную репетицию в театр. Все представление я всматривался в зрительный зал, выискивая знакомое лицо, но так никого не увидел. Домой я вернулся поздно, зашел через ту же заднюю дверь и в нервном состоянии лег спать. Утром я боялся выйти к завтраку, избегая любой возможности встретить Сьюзан. Ее «Доброе утро!» на кухне оставило меня в замешательстве, потому что я никак не мог понять по ее лицу, была ли она в театре прошлым вечером. Дожарив последний блин, она положила его на тарелку и протянула мне. Я ожидал что угодно, но только не увидеть на нем буквы GP, слепленные из теста. Как сразу же пояснила Сьюзан, это было сокращение от словосочетания GAY PRIDE.                       

После этого я понял, что у меня нет другого выхода кроме, как продолжать в том же духе. Домой я вернулся с твердым желанием признаться сестре и маме. Я хотел быть честным до конца и, прежде всего, с самим собой. Проявление настоящего уважения к человеку заключается не в том, чтобы говорить ему удобную «правду», которую он хочет услышать, а в откровенном диалоге, пусть даже и болезненном, но который приведет, в конечном итоге, на новый уровень взаимоотношений между обоими.

Двадцать второй день рождения я встречал, полностью понятый и поддержанный сестрой, и готовясь к откровенному разговору с мамой. Я был готов к любой реакции, даже самой негативной. Маме понадобился год, чтобы пройти путь от шокового состояния и полного нежелания обсуждать данный вопрос до встречи с другими родителями, организованной Центром информации «ГЕНДЕРДОК-М», и окончательного принятия меня. Единственное с чем она никак не может смириться, так это с моим активным желанием отстаивать и бороться за свои человеческие права: переживает за мою физическую целостность. Ведь в нашей стране правозащитная деятельность осуществляется с риском для жизни и здоровья ее участников. И как же маме объяснить, что если ты сам за это не возьмешься, то никто за тебя ничего не сделает?

И по моему твердому убеждению, каждый каминаут играет в этом вопросе очень важную роль. Именно поэтому я также совершил коллективное признание перед своими сокурсниками и преподавателями, будучи студентом-выпускником. Ровно год назад я задался вопросом: если считаясь одним из лучших студентов на факультете, меня чуть ли не носят на руках, изменится ли отношение декана, преподавателей и моих сокурсников ко мне, когда они узнают новую незначительную деталь обо мне как о человеке? Я заранее обдумал все риски, которым я мог подвергнуться – вплоть до отчисления из университета. Но к этому моменту мне настолько осточертело то лицемерие, которое присутствует во всех сферах жизни нашего ханжеского и невежественного общества, что я решил, если не могу изменить весь мир, то хотя бы попытаюсь это сделать с несколькими людьми, например, со своими сокурсниками.

В тот самый критический момент мои одногруппницы оказали мне необычайную поддержку, некоторые сокурсницы из параллельной группы сначала перестали со мой здороваться, но потом всё-таки вернулись к нормальному общению, благополучно преодолев шоковое состояние и прослушав просветительскую лекцию декана о том, что IT’S OK TO BE GAY. И да, я получил диплом о высшем образовании с самым большим баллом на факультете. Я продолжаю двигаться дальше, но, уже не используя личный каминаут как оружие, – скорее, как инструмент просвещения. Сколько же этих каминаутов еще впереди! Наверное, я необратимо взрослею.